ОСЕНЬ, ОСЕНЬ…

Тишина, лучезарный покой,
И листвы нежный шум под ногой,
Только это, увы, ненадолго –
Вон уж высь опустилась, наволгла.

Но и в этой-то преддождевой
Тьме пронизан я мыслью живой
О недавнем явлении света –
Ведь в душе его яркая мета,
Словно это небесный привой…

Осень, осень, синеющий лог,
Рыжий холм, - все здоровья залог, -
И антоновки запах предзимний…
Осень, радость и дальше неси мне,
Дай печали и радости впрок.

Чтоб бродить мне по этим холмам
Много лет, и белеющий храм
Всё бы мне в темноте открывался
И сиянием глаз отзывался
И глазам, и далеким мирам.


Мне храм Преображения Господня
Так кротко светит, но лишь раз в году,
И вот сюда приехал я сегодня,
И верю, что себя в себе найду.
Моя душа изныла, изболелась
И беспокойна, как родная Русь,
А ей бы и спокойствие и смелость –
Перекрещусь на храм, преображусь.

Хотя б в стихах… Глубины русской речи
Опять коснутся сердца и лица,
Которое гримасой изувечил
Я в тяжких снах о близости конца…
А храм меж тем звонит, и в этом звоне
Есть нота очень тонкая одна,
Которая среди басов не тонет,
И радость обещает мне она.

И это радость вечной и нетленной
Любви, что выше всех людских наук.
Не колокол – а из глубин Вселенной
Доносится зовущий этот звук.
Молчать, не сделав лишнего движенья,
Не ошибиться ни в одной строке,
А то исчезнет храм Преображенья,
Хоть будет и стоять невдалеке.

2006


Ни голоса, ни отголоска,
Неслышно спадает с ветвей
Лист дуба – церковного воска,
И клёна – отборных кровей.

Дожди отошли, Подмосковье
В бессильной осенней красе,
Когда пошатнулось здоровье,
Но силы иссякли не все.

И я в этом тихом паденьи
Листа очень тихо иду,
И осень мне – как откровенье,
И с нею я в полном ладу.

Писать про свое нездоровье
Не стоит – к чему здесь надрыв,
Но к русской природе любовью
Я болен – и, стало бы, жив.

2006


Северо-Западный ветер
Быстро прогнал облака,
День стал прозрачен и светел,
Чаша небес глубока.

Зов электрички далёкий,
Постук весёлый колёс, -
Всё это тоже намёки
Бабьего лета, всерьёз.

А на столе у поэта –
К новым метафорам ключ, -
Признаком Бабьего лета
Светится солнечный луч.

И стихотворец угрюмый,
Отданный первой строке,
Светлою полнится думой
С чашкою кофе в руке.

2006

Пахнет сухостью листьев увядших,
Вот и вновь в Переделкине я.
Сколько было здесь вещих и вящих
В стороне от забот бытия.

Сколько было их – тосты и споры,
Песни дружбы и праведный гнев.
Но не стало всегдашней опоры,
И брожу меж поникших дерев.

Этот тонкий сквозняк увяданья –
Словно мир перед близким концом…
Сам себе я теперь оправданье
И опора пред Божьим лицом.

И в эпоху, где царствует глянец, -
На деревьях не он ли теперь?
Я не более как оборванец,
Перед коим враждебная дверь…

Этот тонкий сквозняк увяданья,
Этих туч набежавший свинец…
Сам себе я поэт и изданье,
Сам себе своих дум продавец.

2005

Февраль сегодня завернул,
В нём больше от суровой прозы:
То ледяной метели гул,
А то стоячие морозы.

И жизнь сегодня такова,
Что все мы, как промёрзшей яме,
Но в воздухе парят слова
Про Турцию или Майами.

Не надо мне чужих морей,
Я в Переделкино поеду,
Чтоб снова побрести по следу
Остывшей памяти моей.

Подумал так, но не прожгло,
Неужто память впрямь остыла?..
Скажи, а сколько лет прошло
С тех пор, как ты меню любила?

Прекрасного лица овал,
Твои коралловые губы…
О как тебя я целовал,
Как после вышло громко, грубо…

Поеду вспомнить снеголом,
Там, у писательского дома,
И ель со сломанным крылом,
И ощущение надлома.


Как будто - ножик под ребро, -
Ни вздоха полного, ни шага,
И плакало моё перо,
И спотыкалось об бумагу.

…Любовь во сладостном хмелю,
Сквозь слёзы – проблеск идеала…
Неужто до сих пор люблю –
И только память задремала?

2005


Я лишь слово сказал о любви,
А ведь клятву давал – ни полслова,
Не лови ты меня, не лови
В эти рваные сети былого.

Нет из прошлого ранящих стрел,
И поймёшь ты, что это не дело,
Коль увидишь, как я постарел,
Как душа ко всему охладела.

Только в вешнем тяжёлом чаду,
На знобящей черте ледохода
Незаслуженной радости жду,
И смеяться, и плакать охота.

2006


Моя подруга заболела,
И я живу, едва дыша,
Как будто бы лишился тела –
И плачет голая душа.

Не венчаны и не женаты,
Не то чтоб дьявольской пятой,
Но страстью были мы распяты,
Греховной, а не святой.

Быть может, в этом-то и дело,
А я простак, хотя и сед…
Моя подруга заболела,
Но, Господи, Ты милосерд!

Прости нам сотрясенья плоти
В объятьях сладострастной тьмы!
Мы думали, что мы в полете,
Когда в паденье были мы.

…Она стучалась так несмело
И осторожно в дверь мою…
Моя подруга заболела,
Неужто же не отмолю…

2006




Так хочется, чтобы кто-то пожалел,
И тут ж отвращение – не надо!
Пока от головы до ног я цел
И не смущаюсь пристального взгляда.

Как эта дама пристально глядит,
И стало быть, не все еще пропало,
Но мне ведь просто взгляда мало, мало…
И разгорелся волчий аппетит.

Но это только шутка, не всерьёз,
И в молодости не был волком серым,
И хоть седою бородой оброс,
Не может быть поэт пенсионером.

И вот брожу среди нагих аллей,
Лишь под ногами шорох листопада.
И Господа прошу я: пожалей,
Ведь мне других жалеющих не надо!

2006

ТЕБЕ НЕ ОДИНОКО?..
Скажи, тебе не одиноко,
Когда вокруг унылый вид,
И осени пустое око
В окно так пристально глядит?
И ни о чем ты не жалеешь
И просто не глядишь в окно,
У батареи руки греешь,
И жизнь идет, как быть должно?

А я жалею, так жалею,
Клоню тяжелую главу,
Я прошлым тягостно болею,
Хоть настоящим и живу.
И нежно женщина другая,
Тишайшую простёрши власть,
Слова находит, помогая,
В тоску мне вовсе не упасть.

Она мне говорит: ты сильный,
Тебе ли жизнь не по плечу?!.
А я свой плащ, тяжелый, пыльный
Печально по земле влачу.
Я жизнь люблю, да только связи
С ней год от год не прочней.
И столько под ногами грязи,
Что словно искупался в ней…

2004

Оля, видишь, как рано темнеет,
Как туман повисает вокруг?
Даже бодрое сердце немеет,
Издает еле слышимый стук.

У меня ощущенье такое,
Что всю жизнь этой тьмою влеком,
Хоть избалован Волгой-рекою
И доверчивым теплым песком.

Я люблю летний полдень палящий,
Но вот даже у Волги спроси, -
Скажет, сумерки непроходящи,
Постоянны они на Руси.

Возмужали мы в сумерках этих,
Возмужали и дети давно,
Но росли они, их не заметив,
Это зрение редким дано.

Слава богу, что так, а не этак,
Слепота тоже дар непростой…
Оля, слышишь скрипение веток?
Тьма пришла на великий постой.

2004


Моя супруга скончалась от одиночества,
Да, не чужая, хотя и расстались давно.
А я стесняюсь произносить слово «творчество»:
Может быть, истратил все, что было дано.
Не восстал бы, кабы не контрастный душ.
Но вот снова зяблики засвистели,
Словно это пение слетевшихся душ.

Ты такая была молодая, улыбкой сверкала,
Родила мне дочку – любимого Малыша,
Но исстратилась то ли от перекала,
То ли от недокала душа.
Скоро будет, Ольга, твой день рожденья,
Страшно думать, что некуда позвонить.
Дай мне, Господи, золотого терпенья
Все осмыслить, смириться и далее жить.

А мы с Малышом по утрам на Волге
Встречаемся, плаваем, свежестью жадно дыша.
Но ветерок бродит в сердце – грустный и колкий,
Потому что чувствуем, Ольга, - рядом твоя душа.
Это ты на нас смотришь сквозь блёстки солнечной пыли,
Как расстанемся скоро, каждый – в своё жильё…
Качаются отблески в воздухе – от воды ли,
Иль то развевается, Ольга, белое платье твоё…

2006


Не проходит тягота на сердце,
Может быть, года тому виной…
Говорят друзья-единоверцы:
«Ты молись почаще, а не ной».

Я не ною, милые, не ною,
Просто правда подошли года
Просто с чистой красотой земною
Не хочу прощаться навсегда.

Обниму я славную подругу,
Отраженье этой красоты,
И пойдем по лесу и по лугу
Собирать последние цветы.

Как они милы, разнообразны:
Этот жёлтый, это голубой.
Не томись, моё сердечко, празднуй,
Мы ещё и здесь нужны с тобой.

2004

«Болящий дух врачует песнопенье», -
Сказал поэт, и я ему вослед
Сейчас пишу своё стихотворенье
Как исцеленье от духовных бед.

Но нынче петь без остановки надо,
И выхода иного, видно, нет, -
Чтоб приподняться головой из ада
И хоть на миг увидеть горний свет.

2005

БОКОВОЙ ПРИДЕЛ ХРАМА В ПЕРЕДЕЛКИНЕ
Прекрасней лика я не видел,
Вошедши в придел боковой:
Какой удивительный выдел
Не кисти – Природы самой!

Как будто явилась потреба
Божественный образ создать
У Воздуха, Солнца и Неба,
Чтоб людям нести благодать.

В церковном приделе, как в келье,
Пречистая дева живет,
Пред Нею в тоске ли, в веселье
Строжает душа, но поёт.

И губы сложились упрямо,
Чтоб с Нею один на один
Вдруг выдохнуть: Матушка, Мама,
Вот я, непутёвый Твой сын…

2004


Моя женщина мне говорит:
«Не выдумывай зря, ты не старый!»
И сама нежной страстью горит;
Да и впрямь, с нею я не усталый,

Даже вроде бы и молодой,
Удаются все телодвиженья…
И тянусь за своею звездой,
Ввысь тянусь от ее притяженья.

Я не стар, даже если не брит,
И годами пока что не сломан…
Моя женщина мне говорит, -
Я живу ее ласковым словом.

Но с собою один на один,
В темноте просыпаясь средь ночи,
Не морщит я боюсь и седин,
А что жизненный пир все короче.

Пир ли это? – себе я кричу,
Коль больны мы все общей бедою!..
Но душа хочет быть молодою,
Припадая к живому ключу.

2004

Скучаю по ласкам твоим
В своём одиночестве – клетке,
И тают недели, как дым,
А наши свиданья столь редки…
Как пальцы тонки и легки,
Как нежно порхают по коже…
Но темная лапа тоски
На сердце тогда отчего же?

Ты к детям своим поспешишь,
Захлопнется тайная дверца,
И вновь одиночества тишь,
Но тягота свалится с сердца.
И день я, а может, и два
Обманной дышу тишиною…
Найди мне такие слова,
Чтоб знал, что творится со мною.

Не ты не найдешь, не найду
И я, отыскать их не чаю,
И снова, с собой не в ладу,
По ласкам твоим заскучаю.
Всем грешным нутром возоплю,
Тепла возжелаю и взгляда.
Наверно, себя я люблю
Чуть больше, чем Господу надо…
И может, отсюда туга,
Что пью из чужого колодца,
В себе различая врага,
С которым не в силах бороться?..

2004


БЛАГОДАТНОЕ
Снизошел благодатный огонь –
Значит, наша история длится.
Протяни, коль не страшно, ладонь,
Лишь пронзится, не испепелится.

Я увижу все жилки твои,
Как у листьев осеннего клёна,
И сказать захочу о любви
Торжествующе и опалённо.

Но, наверное, опять промолчу,
Ибо этот огонь так далече.
Лишь откроюсь Господню лучу –
Он ведь тоже пронзает и лечит.

Божий луч пробежит по крови,
От греха очищая и смрада.
Я хотел бы кричать о любви,
Только крика об этом – не надо.

2004


Мне приснилось, что я молодой,
В тесной келье своей не скрываюсь,
Ледяной обливаюсь водой
/Впрочем, я и сейчас обливаюсь/.
Только после облитья сего,
Чтобы мысли о прошлом воскресли,
Взять блокнот, ну а лучше всего –
С чашкой чая устроиться в кресле.

И припомнить, что был молодым,
Одевался, конечно, по моде,
Стиль держал, хоть случалось - и в дым…
Да и ныне держу еще, вроде.
Только мягкое кресло само,
Только эта уютная келья,
Словно в прошлые годы письмо, -
В нём сквозит напускное веселье.

До веселья ли, братья – года,
Хоть крепки ещё женщин объятья.
Но посмотришь туда и сюда –
Пустота, где вы, милые братья…
Хоть по-бабьи порой голоси,
Не откликнется молодость зову.
Было полным зерно на Руси,
Ныне ветер гоняет полову.

2004

ОСЕННЯЯ ГРЁЗА
Притихла под мелким дождем
Листва, не спеша опадая.
Мне грезится жизнь молодая:
Мы с Галей по парку идем.

Но Галя не любит меня,
Ей просто со мной интересно,
И луч через листья отвесный,
И воздух погожего дня, -

Всё это бодрит и зовет
Меня говорить без умолку
Стихами – в них много ли толку,
Когда Галю юноша ждет.

Но слушает Галя меня,
Хотя и не любит. Похоже,
Со мной интересней ей всё же
Средь этого ясного дня.

И я все читаю, шучу,
Мне весело рядом с любимой.
Но ветер, гуляка незримый,
Задует и эту свечу.

2004

НЕЖНОСТЬ

Нежность – это надежный завет
Пониманья в любые минуты,
И не ревности цепкие путы,
Но глубокий и ласковый свет…

Мне лишь нежности надо твоей
После стольких-то лет неудачи;
Не стоять у закрытых дверей,
Вдруг закрытых, - и выть по-собачьи.

Нет, не ангелом быть во плоти
И не куклой надутой и чинной, -
А в тебя вновь и снова войти
Пламенеющим сильным мужчиной!

Сладко отзывы слышать твои,
Приглушенные стоны и вскрики…
Нежность – это синоним любви,
Солнце в окна и по полу блики.

2002

Зачем отечеству стихи –
Сегодняшнему? Только разве,
Чтоб утаить свои грехи,
Или укрыть от мира язвы…

И посрамляют небеса
Сегодня разные кумиры,
И непотребная попса,
Как пыль, висит над бренным миром.

Творцы эстрадной чепухи
Владеют комнатою смеха.
Зачем отечеству стихи,
Чистейшее Господне эхо!

2005

Как настойчиво зяблик поёт,
Им озвучены липы глубины,
И размашист засохший помёт
На балконе – помёт голубиный.
Лето, лето – свиданий пора,
И моя ещё песня не спета,
И всей шумной листвою двора
Жаркий ветер приветствует лето.

Я сбегаю к манящей реке,
Что излучиной каждой знакома,
И отрадно мне, что вдалеке
Раздается ворчание грома.
Свет креста на холме, словно глас,
Как высокий напутственный голос,
И отрадно, что в поле сейчас
Наливается крепостью колос.

И близка мне печаль деревень
В знойный час, где, под рокот мотора,
Золотая российская лень
Тяготеет над ширью простора.
Лето, лето, твой срок невелик,
И, хоть жизнью не очень обласкан,
Я в твоей мастерской – ученик,
Век учусь твоим солнечным краскам.

20.июнь.2005. Духов День

О как ненасытна попса –
И летом бодра, и зимою.
Она не летит в небеса,
А низко висит над землёю.

Юродствуют, пляшут, кричат,
Ты, хочешь – не хочешь, а – слушай!
Ее отравляющий чад
Забил нам и ноздри, и уши.

- Чего так волнуешься ты? –
Услышал я голос неблизкий, -
Надвинулся век срамоты,
И ты в его пагубном списке.
Качайся на этой волне.

- А где же великая Муза?..

- А Муза, - ответили мне, -
Рыдает над трупом Союза.

2005

ЯЙЦО
Мне в одиночестве ютиться,
В прозрачно-твердой скорлупе,
В яйце, чудовищною птицей
Снесенном на моей тропе.

Она огромными крылами
Взмахнула, посбивав листву,
И быстро скрылась за холмами,
И я в яйце с тех пор живу.

Мне здесь не холодно, не жарко,
Не жаль, что кончен трудный путь,
Лишь одного бывает жалко,
Что некому упасть на грудь,
Облить холодными слезами
Живое чьё-нибудь лицо…

Вы за холмами, за лесами
Найдете ль жуткое яйцо?

Качусь то к северу, то к югу,
Вдоль, поперек, и не найти
Меня ни недругу, ни другу
На неуверенном пути.

Друзья, враги… пустое дело
Взывать к оставшимся в былом.
Давно та птица улетела,
Махнув чудовищным крылом.

И всю страну большую видя
Через броню, сквозь скорлупу,
Не слышу голоса я: «Выйди
И встань на твердую тропу!»

Так и качусь с тоской веселой
Страной неведомо куда,
И только слышу: плачут сёла,
И в буйном крике города.

2001

ПОДРАЖАНИЕ КОНДАКУ НОВОЛЕТИЯ
В Вышних живый, великий Боже,
От великой Своей любви
Сей венец летних дней – погожий
Иль дождливый – благослови!

Сохрани в мире град и люди,
Твоя люди, высокий Бог.
Чтоб душа не была в остуде,
Чтоб ложился бы к слогу слог!

В честь тебя, Господь милосердный,
Под зовущей Твоей звездой
Будем мы трудиться усердно
Над строкою и бороздой!

2004


Как хорошо промокнуть под дождем,
Как весело пронзают стрелы
Твоё жарой измученное тело,
Как весело и сам вбегаешь в дом,
Обсох и пьешь горячий крепкий чай
И вписываешь в старую тетрадку:
«Как хорошо все то, что – невзначай,
Что вопреки унылому порядку!..»
А ты не молод, голову уже
Так трудно утром поднимать с подушки
И бытия забавные игрушки
Всё более тебе не по душе:
Разлуки, встречи, пьянство и не пить
Обет, который ты держать не в силах.
И женщин… их очень много, милых,
Но не одну уже не полюбить.
Но дождь… Что – дождь? – вода и все дела,
Однако он недаром свеж и громок.
Такое чувство, будто бы стрела
Застряла в сердце, иль, точней, обломок.
И хочется движенья – наплевать
На телевизор, даже и на книги,
Какие-то таинственные миги
Вдруг начали тобой повелевать.
Ты что-то ищешь, всё чего-то ждешь,
Бежишь куда-то, прочь тоска-кручина!..
Неужто же причина – просто дождь?
А что – вполне небесная причина!

2000

Право, чего это ради
Тихая радость в груди,
Солнечный свет на веранде? –
Только что были дожди.

Полная яблок тарелка,
Мальчик с мячом, а левей –
Скачет изящная белка
Между опавших ветвей.

Нету тоски и в помине,
И улыбаюсь, простак:
Дадено всё это ныне
Мне без отдачи, за так.

Только вот солнце смеётся
В кронах дерев, в вышине:
«Жизнь просто так не даётся,
После заплатишь вдвойне…»

Я заплатил уж, пожалуй,
Господу Богу видней, -
Только мне всё ещё мало
Тихих и радостных дней.


Из самарской жары да на холод московский –
Отрезвел, просветлела моя голова.
Здесь Есенин стоит, невдали – Маяковский,
На того и другого и дождь и листва.
Тыщу верст изнурялся в плацкартном вагоне,
Чтоб узреть купола золотые твои,
Буду сам за собой в неустанной погоне,
Только дверь в Подмосковье ты мне отвори!

Отворила – и снова себя обретаю,
Нагоняю любви и покоя ценой,
И высокая роща грустит, облетая,
Неподдельно печалится вместе со мной.
И осеннему солнышку рады мы вместе,
Как его ненавязчив соломенный блеск!
В сердце чувство, что мчался сюда я к невесте,
Только спрятал невесту до времени лес.

И в мои-то года чувство дивное это,
Пробуждённое в сердце внезапной строкой
В беспокойном мелькании тени и света,
Когда небо и движет душой и рукой!
Так я счастлив и так я светло опечален,
Что порой не скрываю в глазах торжества.
Ничего, что теснятся года за плечами,
Ничего – что на голову дождь и листва.

ПАМЯТИ ЕВГЕНИЯ КУРДАКОВА,
поэта и автора замечательного
труда «ФЛОРИСТИКА ЛЕСА»

Евгений похоронен в Старой Руссе,
И я молюсь на дальнюю кайму,
Шепчу чуть слышно: «Господи Исусе,
Дай вечного спокойствия ему!»

Он мне писал, что нам необходимо
Не забывать – сквозь ругань и плевки, -
Что все мы вышли из гнезда Вадима,
Нам Кожинов давал клевать с руки.

А сам, закрывшись в полутёмной келье,
Порой до самой утренней звезды
Ворочал то в печали, то в веселье
Истории тяжелые пласты.

А ты ворочал камни Мирозданья,
Переставлял их в шутку ли, всерьёз,
И может быть, за это наказанье
Суровое от Господа понес.

Но главное – стихи твои, Евгений,
Ведь даже и врагов твоих спроси, -
Там нету малодушных отступлений
От стержневой дороги на Руси.

Ты полон был к природе интереса,
Знал в ней растущих всех, поющих всех,
И в мастерской таинственного леса
Ты был ваятель, а не дровосек.

Мне так тебя, дружище, не хватает,
Путеводитель вдохновенный мой,
Ведь между теми, кто поёт, летает
И ползает, теряюсь я порой.

А жизнь идёт, в безвыходность толкая,
И хочется простора, как в степи,
И всё ж идёт, какая-никакая…
Но умолкаю, мой товарищ, спи.

Душа – что делать! – плачет, плачет,
С Россией вместе путь верша,
И не хотят глаза, не прячут,
Что плачет бедная душа.

Но слёзы чистые прольются,
И луч проглянет золотой,
И плачущие восмеются,
Как в Книге сказано святой.

Сколько подняли визга и пыли –
Мол, грядет ксенофобии вал.
Но меня этой ночью убили
И об этом никто не сказал.

Я воскрес лишь велением Бога –
Всё ж прочна эта древняя нить.
Просто нас на Руси ещё много,
Чтобы всех одним махом убить.

Я воскрес, но мне слушать придётся,
Как идёт – со слезой – болтовня,
Что убили опять инородца,
Словно жаль им, что вновь – не меня.

Я так скучаю по семье,
Хотя случались напряженья,
Я так скучаю по себе
В домашнем тёплом окруженьи.

Но ведь поэт с судьбой игрок
И спорщик с собственною тенью,
И он с рожденья одинок,
Ну да, конечно, - и с рожденья.

Но так скучаю по семье,
Таща свой скарб убогий, жилясь,
Как только можно о селе,
Где первые стихи сложились.

Мыслитель грустный и простак,
Свидетель зоркий и разиня,
Я по семье скучаю так,
Как только можно – о России.


Положи мне ладони на плечи,
Нежно мне прошепчи что-нибудь…
Как глава Иоанна Предтечи
Усечён наш напористый путь.

Где блукаем , какою стезёю?
Меж какими плутаем людьми?
Окропи мою душу слезою,
Драгоценной слезою любви.

Только я… Чем тебе я отвечу…
Иногда я молчанием лгу…
Положи мне ладони на плечи,
Не отдай не льстецу, ни врагу.

Соловей запоёт иль засвищет
Ветер вдруг среди тихого дня…
Знаю, враг меня всюду отыщет,
Но ты брань его снимешь с меня.

Эти злые слова, эти жесты –
Но ты мой отражающий щит.
Не петух с золотого нашеста,
Это ворон картавый кричит.

Все запоры отпали и сняты
Без замки без волшебных ключей…
Как кричит он, как жаждет, проклятый,
Наших русских наивных очей!

И сквозняк пред иконами свечи
Норовит незаметно задуть…
Как глава Иоанна Предтечи,
Усечён наш напористый путь.


Входил в легкие воздух осенний
Посредине высокого дня.
Было несколько в жизни везений,
Остальное – одна толкотня.

Никаких мне везений не надо,
Ни о чём, ни о ком не сужу,
В золотой тишине листопада
Просто так на скамейке сижу.

Никаких мне не надо везений,
Залихватских, задиристых слов.
Не шелóхнутся длинные тени
От прямых и высоких стволов.

Не тревожат докучные думы,
Торжествует душа в тишине,
Ей достаточно легкого шума
Поредевшей листвы в вышине.

Но какая-то брезжит гордыня,
Не в душе, в уголке головы,
Что сижу я Руси посредине,
Недалёко от града Москвы.

Никого не люблю… Неужели такое возможно?
Никого не люблю – между сотен людей находясь?
Это чувство, наверное, всё-таки зыбко и ложно,
Хоть тревожна меж нами, меж нашими душами связь.

Я иду средь людей, иногда и бегу, спотыкаясь,
Натыкаясь на потные в вечных заботах тела,
Бормочу им проклятья и тут же смиряюсь и каюсь,
Вижу крест в высоте – и крещусь… вот такие дела.

А когда я спокоен, вдали от людей суматошных,
И как будто бы счастлив, меня осторожно спроси:
Что в глубинах души? – Я отвечу: мне скушно и тошно,
И так жалко оплошных, бегущих людей на Руси.

Не люблю их – да, да – за их влажные эти ладони,
Презираю себя за поспешный, неправедный суд.
Но как мчимся мы все к неприступной богине Мамоне –
Ты на месте сидишь, ну а ноги бегут и бегут.

Не она ль вознесла факел свой за седым океаном,
Он ворчит, как старик, но у ног её смирно прилёг.
Мир безумным зовётся, а надо назвать окаянным,
Окаянный – но верю, что это всего лишь пролог.

Волга потемнела, пристань увезли,
Не зимы ли белый призрак издали?
Время листобоя, северной метлы,
Мы душой с тобою, мила, голы.

И деревья эти, их подножный сор, -
Всё при нервном свете как немой укор.
Приуныли в поле, сгорбились стога,
Лягут тяжело ли на душу снега?

Но свистит синица, громко – как за двух:
«Зренье обострится и окрепнет дух.
Или вам впервые северная мгла
Мутные, кривые, ставит зеркала?!»

Но тебя смущает, милый херувим,
Что она вещает голосом моим.
Может, выйдем в поле, где грустят стога?
До сердечной боли Русь нам дорого.

Неужели все прошло,
Так – как будто не бывало?..
Словно белое крыло
Никогда не задевало.

Задевало – и порой
Ветром к сердцу подходило,
И Господь Своей полой
Задевал, давая силы.

Неужели всё прошло?
В жилах кровь уже не бродит,
Только на сердце тепло
Задержалось, не проходит.

Так с остатками тепла
И живу, и не перечу,
Что настойчивая мгла
Надвигается навстречу.

Нет – перечу этой мгле
И надеюсь, пересилю
Всей любовию к земле,
Всем страданием – к России.

ПРАЗДНИК ВОЗНЕСЕНИЯ ГОСПОДНЯ

Тает облако – это ведь Он
Там возносится – вот лишь сиянье,
И с всемирной горы Елеон
Все мы машем Ему на прощанье.

Не апостолы – ученики,
Пусть плохие – всё машем и машем,
Но и ждём Его вновь, вопреки
Всем безумным деяниям нашим.

И две тысячи лет я стою
На всемирной горе Елеоне,
И молюсь, и осанну пою,
К небесам простирая ладони.

НАВЕЧЕРИЕ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА

В Рождественском просторном навечерьи
Земля снегами пышными полна.
Летят снежинки – отряхает перья
Сквозь тучи проглянувшая луна.

Она парит кудесницей совою
И словно окликает снежный мир,
И с удивленьем видит под собою
Не громкий блуд, а Духа тихий пир.

Так это навечерие просторно
И дух его так неназойлив, прост,
Что в белом небе прорастают зёрна
Колючих и морозно-хрупких звёзд.

И нам стоять всю ночь перед амвоном,
Молиться в тёплом золотое свечей,
И наполняться еле слышным звоном
Сквозь купол проникающих лучей.

Серебряная лопнет перепонка,
Снег взвúхрится и нежно заблестит,
А в храме о рождении ребёнка
Божественного пастырь возвестит.

И знаю, каждый ныне в храм пришедший,
В толпе неразличимый меж людьми,
Вдруг остро вспомнит о своей прошедшей,
Но снова возвратившейся любви.

Земной любви, которая с небесной
Сливается в неповторимый час,
Скрепясь святой печатью – силой крестной;
И Небеса благословляют нас.

Вот и зяблики запели,
И апрель своей водой
Окропил – и из купели
Вновь я вышел – молодой.

А вчера лишь был я старый,
Память скорбную листал,
Пульса гулкие удары
В напряжении считал.

Не желал я жизни гладкой,
Но, упрямо путь верша,
Ныла, с темною подкладкой,
О несбыточном душа.

И не то чтоб с плеч я скинул
Ношу тяжкую свою,
Просто рад – пока не сгинул,
На земле пока стою.

С каждым днем всё ярче краски;
В этом воздухе любви,
Господи, в преддверьи Пасхи
Сохрани и обнови!

ИЗ БЛОКНОТА

Гарь пришла и сюда, в Переделкино, дымкою смога
Всё окутано… даже и тут – красота:
Вроде это туман… Но, наверное, мучит изжога
Всю природу, и ты не распахивай рта

Перед этой красой, а дыши только носом, голубчик,
И скорее домой, и все окна скорей – на запор:
Там, на воле, и самый приветливый солнечный лучик
Жжет как лазера луч… Ополчился осенний простор
На людей-гордецов, и болота из глуби торфяной
Исторгает огонь, и водою туши не туши –
Он присядет и вновь, выпрямляясь, качаясь, как пьяный,
Душит травы и живность от всей от болотной души.

Он живет и под снегом, там дышит натужно и хрипло…
Да ведь дело не в том, а, как мне представляется в том,
Что Европа в потопе и Юг наш едва только выплыл,
А мы ходим в России – разини с разинутым ртом.

Золотая столица стоит, задыхаясь от смога,
Бьются автомобили, составов скрипят тормоза…
Я не знаю, быть может, всё это и Промысел Бога,
Но должна ведь и грянуть с пророческим ливнем гроза!

ГОЛАЯ ВЕСНА

С лицом исхлестанным и голым
Предстала новая весна,
И никаким людским глаголам
Власть над весною не дана.

Зудит морщинистая кожа
В пруду холодном и рябом.
Лицо весны всё суше, строже,
Чуть ветерок – и пыль столбом.

И все мы ждем, о том глаголя,
Что вот появятся листки,
Зазеленеет густо поле,
Но что-то давит на виски.

Предчувствие пожаров, зноя,
Что реки высушит до дна…
Неплохо нам жилось зимою,
Зимой беда не так видна.

А тут насквозь вся перспектива –
Вся даль и вдоль, и поперек
Продута пылью, и не диво,
Что ощущаешь – близок срок.

Совсем не мора и не глада,
И впрок продукты не готовь,
А срок явленья в мире гада,
Что высушит людскую кровь.

Все реже посещает вдохновенье,
Все реже раскрываются уста,
И он себе представил на мгновенье,
Что ежели протянет лет до ста
Иль около того… и ужаснулся,
И, словно бы в объёмном забытьи,
Грядущее прозрел… и прикоснулся
Там к телу ускользающей змеи…
Неужто же, подумал, поколенье
Грядёт ещё ужасней, чем сейчас?...
Всё реже посещает вдохновенье,
ИЯ он на жизнь не поднимает глаз.

Но, яблоко упругого налива
Сжимая плотоядно в кулаке.
«Как судит он о нас несправедливо!»-
Подумал внук о вещем старике.

Мой друг позвонил из степного
Района, и в тысячный раз
Я слушаю снова и снова
Его беспокойный рассказ.

Что весь их достаток – у дома,
Что стада коровьего жаль,
И что нынче летом солома,
А та уродится едва ль.

А было хозяйство богатым,
Считай, 30 тысяч овец,
И как тут кричать, коль не матом,
Что все этим тыщам – п….ц.

И я в своём городе зимнем
Иль летнем /не всё ли равно/
Хожу по большим магазинам,
Где всяческой снеди полно.

Но это чего-нибудь значит,
Когда лишь гроши в кулаке?!
И слышно, как стонут и плачут
Пустые полня вдалеке…

Вступил я в храм Преображенья
И, как всегда, робею чуть,
Ведь лики – не изображенья,
Они есть истина и суть.

Перед святителем Николой
Поставил жаркую свечу,
И встал пред Ней, перед которой
Всегда смущаюсь и молчу.

От красоты Её нездешней
Не умиленье, не елей, -
Чем в грешном сердце мрак кромешней,
Тем перед Нею тяжелей.

Но тем скорей освобожденье
От этой тяготы мирской…
Пришёл я в храм Преображенья.
Расстаться с давящей тоской.

Но тут церковная старуха,
И уж не сам ли вельзевул, -
Вдруг бросила мне зло и глухо,
Что я весь храм перевернул.

Так я ушёл я с тёмной метой
На сердце, но простёрлась высь,
И ветер мне шепнул: не сетуй,
А за старуху помолись.

Да, да, обида – грех великий,
Но гнев не до конца утих:
Ведь эти очи, эти лики, -
Как она смела среди них!
СВЯТОЙ АНТОНИЙ (НОВГОРОДСКИЙ)


I
Тянулись фанатиков лапы
К нему, ветер сеял хулу.
Спасаясь от римского папы,
Он выбрал жилищем скалу.
А в ней и пещеру – берлогу;
Скрываясь порой от дождя,
Он ждал, чтобы вновь выйти к Богу:
На камень крутой восходя
И падая там на колени
Под жгучие солнца лучи,
Молился – и эти моленья
Так были чисты, горячи,
Что внял им Господь – и на море
Нахлынули ветры из мглы,
И вот уж Святой на просторе,
На плоском обломке скалы.
Находит волна за волною,
Но смыть Его нет у них сил,
А Он полон мыслью одною:
Что жизнь свою Богу вручил,
И ныне дорогой Господней
Плывет, ничего не страшась…
Ярился князь тьмы в преисподней,
Но что перед Богом сей князь!
Ярились католики Рима:
Имущество нищим раздал,
А сам, словно призрак, незримо
В неведомых далях пропал…
А юноша, кроткий Антоний,
Все плыл, время быстро текло,
И, как от Христовых ладоней
Текли к нему свет и тепло.
И вскоре – на дальнем причале,
Приставив ладони ко рту,
Какие-то люди кричали,
Дивясь и ему, и плоту.
И веселы были, однако,
Спустили дощатый настил –
Добрей не придумаешь знака, -
И на берег путник ступил.
Его на руках новгородцы,
Поняв, что пред ними Святой,
Несли – и открылись воротца
В алтарь… Ну а что же с плитой?

II
Я в Новгород прибыл Великий,
Сбежав от домашних оков,
Сюда, где священный лики;
И друг мой, поэт Курдаков
В часовне университета
Тот каменный плот показал,
И верил я слову поэта,
Как собственным верил глазам.

Вручающий Промыслу Божью
Себя, верный путь обретет,
Поэтому будет ли ложью
Сказать мне, что чуден не плот,
А кто здесь воистину славный,
Так это Антоний, Святой,
Что в вере был тверд православной
И в Риме, под папской пятой!

Made on
Tilda