ДАР ОЖИДАНИЯ
Подборка для "Литературной газеты", 2002 год
* * *
Если веришь посоху
И своей звезде, –
Ходишь, яко по суху,
По любой воде.
Если внемлешь отзвуку
В полной тишине, –
Плаваешь по воздуху
В светлой вышине.
Если же – для пользы лишь –
Веришь ты змее, –
Вслед за нею ползаешь
Брюхом по земле.
* * *
В этом лютом пространстве России,
Где сиротская вьюга ревет,
Простофили живут, и разини,
И ухватистый, цепкий народ.
На равнинах свирепые горцы
Поселились – попробуй затронь.
А еще здесь живут стихотворцы,
Не десятки ли тысяч тихонь…
Эти русские мальчики пишут
Про большую родную страну
И про смерть – будто в воздухе слышат
Недоступную взрослым струну.
Ах, не надо, кричу я, не надо,
Нам еще далеко до конца!
И какая в пространстве монада
Неокрепшие мучит сердца?
Пишут складно, а чаще – коряво.
Но как взрослому мне не посметь:
Ни признанье, ни деньги, ни слава
Их влекут, а разлука и смерть…
Со своею заботой тупою,
Не связавши начал и концов,
Растерявшись, стою пред толпою
Умудренных и хмурых юнцов…
Два дыма Андрея Рублева
Иконы Рублева написаны дымом –
Печным и лучинным, привычным, родимым.
И так этот дым ему выел глаза,
Что он заглянул за привычное, за…
Он с кистью стоял над отверстою бездной –
И дым снизошел к нему тонкий, небесный,
Два дыма смешал он и кистью нанес –
И вот на левкасе явился Христос.
Не царственный муж, самый обыкновенный
Явился из тонкого дыма Вселенной,
Но только для этого необходим
Был горький и сладкий Отечества дым.
* * *
Отец, я так скучаю по тебе!
Ты где? Там, где тепло иль вечный холод?
А я-то как-никак живу в тепле,
Хотя судьбой порядочно измолот.
…И вдруг подводишь ты коня ко мне,
Он так высок – как впрыгнуть, я не знаю,
И отроду я не видал коней,
Чтоб шерсть была темней, чем тьма оплошная.
Но это – конь, а где же ты, отец?
В ночи твой силуэт все дале, дале…
И на коня я впрыгнул наконец,
И сразу широко открылись дали.
Куда ж скакать и на каких ветрах
Мне добывать бесстрашие и силу?
Ведь по полю развеян только прах
Того, отец, что твоей жизнью было.
И ни меча в руке, и ни кнута,
А конь как омертвел – ни вздрога кожи,
Ну а вокруг такая пустота,
Что на простое поле не похоже.
Отец, куда же ты позвал меня,
Ко мне пришел какой такой тропою?
Зачем мне дал ты мертвого коня,
Который был бессмертным под тобою?!.
Как разгадать загадку эту мне?
Темно в глазах, и позвоночник саднит…
Но на высоком я сижу коне,
Бессмысленный, а может, страшный всадник…
* * *
Отработала лето пчела,
Меду тяжкого впрок натаскала.
А недавно ведь липа цвела,
Волга знойное тело ласкала.
Истомляющий липовый цвет,
Обещающий скорую встречу
Даже мне – с грузом эдаких лет…
Ну и что, я ему не перечу.
Слава Господу, я сохранил
Этот дар ожидания кроткий,
Хоть и видится свежих могил
Скорбный ряд, где мои одногодки…
За свечой зажигаю свечу.
Пред Христом преклоняю колени
И цветения липы хочу,
Духоты медоносной и тени!
Но и осень опять хороша,
Сок не гонят уставшие корни,
Но мне кажется – шире, просторней
Доброносицы липы душа.
* * *
Дрозды-рябинники трещат, их промельки мгновенны,
И я сорвал с рябины гроздь в рубиновом огне –
И горечь разлилась во рту, проникла быстро в вены,
И вот рябиновая кровь вращается во мне.
И стал я осенью самой, и листьев отпаденье
Мне стадо внятным, я постиг природа бытие,
И не печаль была в душе, а песнь освобожденья,
И сон свободы проницал все существо мое.
И дрозд-рябинник на меня летел с веселым треском,
Но различил, что человек, и резко повернул,
А осень медленная шла по тихим перелескам,
По почему-то рос в ушах какой-то шум и гул.
Иль то пульсировала кровь, холодная, с горчинкой,
Иль так проник в природу слух, что звуки возросли?..
Расстаться был не в силах я с рябиной и тропинкой,
Не мог я ноги оторвать от держащей земли.
Дверь
В русской осени тайна глубокая есть,
Темный зов, приглушенная временем весть.
Будто в мокром лесу с прелым духом грибов
Дверь заветная есть между древних дубов.
В ямы я опускался, царапал лицо,
На холмы восходил – ко Христу на крыльцо.
Меж замшелых корней вдруг заметил родник
И увидел в нем свой исказившийся лик.
Но коснулась струя воспаленной губы –
И тотчас в роднике я увидел дубы.
Отражались седые минуты ли, две ль, –
И меж ними сияла прозрачная дверь.
Я мгновенно вскочил, весь – восторг и испуг…
Но дубов никаких не увидел вокруг.
Лишь береза стояла, бледна, высока,
И в верхушке ее распевала тоска.
И о том была песня на диком холму,
Что в заветную дверь не войти никому.
* * *
Телевизор – отверстая бездна,
Чародей – ни сегодня, ни впредь
Никому просто так, безвозмездно
Он в себя не позволит смотреть.
Не кривись, современник поспешный:
В этот праздничный, мрачный ли гул,
В этот сумрак цветной и кромешный
И тебя он тихонько втянул.
Да и я не смогу, не отрину,
Хоть порою пронзает испуг,
Что в углу моем сплел паутину
Разноцветную толстый паук.
* * *
Ноябрь к концу – и первая метель
Спиралью – в небо, по шоссе – метлою,
Какому в поле путнику постель
Она готовит с думою незлою?
А бедный путник, сквозь метель спеша,
Того не зная, плачет и плутает…
Зато заледенелая душа
Теперь в ладонях Господа оттает.
А мы с тобой при свете и тепле
Сидим в обнимку с серою судьбою,
И я шепчу: не кажется ль тебе,
Что путник-то счастливей нас с тобою?..
Ты вздрагиваешь: что ты говоришь,
Как можешь ты завидовать такому!..
И между нами все мертвее тишь,
Такая тишь, что хоть беги из дому
И окунайся в белую спираль,
И плачь, и возносись с молитвой к Богу…
Как многого на этом свете жаль,
Но ничего – отвыкнем понемногу…
* * *
Есенин совсем не хотел умирать,
Со смертью играя как будто бы в прятки,
Как будто бы это гаданье на святки;
Но мыслью о смерти умел умилять
Себя и других… Но и сельской душой,
И русскою плотью был крепок и ладен,
И даже с собою в серьезном разладе,
Себе самому был совсем не чужой.
Себя он любил, как любил он стократ
Пшеничное поле и синее небо,
И самовлюбленным он отроду не был,
Коням и собакам приятель и брат.
И пил он, и женщин любил на свету,
Слепящих лучей не пугаясь нимало,
И русское сердце его понимало,
И только ли русское… но в клевету
О самоубийстве поверили враз,
И Русь содрогнулась от края до края,
А он не хотел умирать, напоказ
Со смертью в стихах словно в карты играя.
САМАРА
© "Литературная газета", 2002
Подборка для "Литературной газеты", 2002 год
* * *
Если веришь посоху
И своей звезде, –
Ходишь, яко по суху,
По любой воде.
Если внемлешь отзвуку
В полной тишине, –
Плаваешь по воздуху
В светлой вышине.
Если же – для пользы лишь –
Веришь ты змее, –
Вслед за нею ползаешь
Брюхом по земле.
* * *
В этом лютом пространстве России,
Где сиротская вьюга ревет,
Простофили живут, и разини,
И ухватистый, цепкий народ.
На равнинах свирепые горцы
Поселились – попробуй затронь.
А еще здесь живут стихотворцы,
Не десятки ли тысяч тихонь…
Эти русские мальчики пишут
Про большую родную страну
И про смерть – будто в воздухе слышат
Недоступную взрослым струну.
Ах, не надо, кричу я, не надо,
Нам еще далеко до конца!
И какая в пространстве монада
Неокрепшие мучит сердца?
Пишут складно, а чаще – коряво.
Но как взрослому мне не посметь:
Ни признанье, ни деньги, ни слава
Их влекут, а разлука и смерть…
Со своею заботой тупою,
Не связавши начал и концов,
Растерявшись, стою пред толпою
Умудренных и хмурых юнцов…
Два дыма Андрея Рублева
Иконы Рублева написаны дымом –
Печным и лучинным, привычным, родимым.
И так этот дым ему выел глаза,
Что он заглянул за привычное, за…
Он с кистью стоял над отверстою бездной –
И дым снизошел к нему тонкий, небесный,
Два дыма смешал он и кистью нанес –
И вот на левкасе явился Христос.
Не царственный муж, самый обыкновенный
Явился из тонкого дыма Вселенной,
Но только для этого необходим
Был горький и сладкий Отечества дым.
* * *
Отец, я так скучаю по тебе!
Ты где? Там, где тепло иль вечный холод?
А я-то как-никак живу в тепле,
Хотя судьбой порядочно измолот.
…И вдруг подводишь ты коня ко мне,
Он так высок – как впрыгнуть, я не знаю,
И отроду я не видал коней,
Чтоб шерсть была темней, чем тьма оплошная.
Но это – конь, а где же ты, отец?
В ночи твой силуэт все дале, дале…
И на коня я впрыгнул наконец,
И сразу широко открылись дали.
Куда ж скакать и на каких ветрах
Мне добывать бесстрашие и силу?
Ведь по полю развеян только прах
Того, отец, что твоей жизнью было.
И ни меча в руке, и ни кнута,
А конь как омертвел – ни вздрога кожи,
Ну а вокруг такая пустота,
Что на простое поле не похоже.
Отец, куда же ты позвал меня,
Ко мне пришел какой такой тропою?
Зачем мне дал ты мертвого коня,
Который был бессмертным под тобою?!.
Как разгадать загадку эту мне?
Темно в глазах, и позвоночник саднит…
Но на высоком я сижу коне,
Бессмысленный, а может, страшный всадник…
* * *
Отработала лето пчела,
Меду тяжкого впрок натаскала.
А недавно ведь липа цвела,
Волга знойное тело ласкала.
Истомляющий липовый цвет,
Обещающий скорую встречу
Даже мне – с грузом эдаких лет…
Ну и что, я ему не перечу.
Слава Господу, я сохранил
Этот дар ожидания кроткий,
Хоть и видится свежих могил
Скорбный ряд, где мои одногодки…
За свечой зажигаю свечу.
Пред Христом преклоняю колени
И цветения липы хочу,
Духоты медоносной и тени!
Но и осень опять хороша,
Сок не гонят уставшие корни,
Но мне кажется – шире, просторней
Доброносицы липы душа.
* * *
Дрозды-рябинники трещат, их промельки мгновенны,
И я сорвал с рябины гроздь в рубиновом огне –
И горечь разлилась во рту, проникла быстро в вены,
И вот рябиновая кровь вращается во мне.
И стал я осенью самой, и листьев отпаденье
Мне стадо внятным, я постиг природа бытие,
И не печаль была в душе, а песнь освобожденья,
И сон свободы проницал все существо мое.
И дрозд-рябинник на меня летел с веселым треском,
Но различил, что человек, и резко повернул,
А осень медленная шла по тихим перелескам,
По почему-то рос в ушах какой-то шум и гул.
Иль то пульсировала кровь, холодная, с горчинкой,
Иль так проник в природу слух, что звуки возросли?..
Расстаться был не в силах я с рябиной и тропинкой,
Не мог я ноги оторвать от держащей земли.
Дверь
В русской осени тайна глубокая есть,
Темный зов, приглушенная временем весть.
Будто в мокром лесу с прелым духом грибов
Дверь заветная есть между древних дубов.
В ямы я опускался, царапал лицо,
На холмы восходил – ко Христу на крыльцо.
Меж замшелых корней вдруг заметил родник
И увидел в нем свой исказившийся лик.
Но коснулась струя воспаленной губы –
И тотчас в роднике я увидел дубы.
Отражались седые минуты ли, две ль, –
И меж ними сияла прозрачная дверь.
Я мгновенно вскочил, весь – восторг и испуг…
Но дубов никаких не увидел вокруг.
Лишь береза стояла, бледна, высока,
И в верхушке ее распевала тоска.
И о том была песня на диком холму,
Что в заветную дверь не войти никому.
* * *
Телевизор – отверстая бездна,
Чародей – ни сегодня, ни впредь
Никому просто так, безвозмездно
Он в себя не позволит смотреть.
Не кривись, современник поспешный:
В этот праздничный, мрачный ли гул,
В этот сумрак цветной и кромешный
И тебя он тихонько втянул.
Да и я не смогу, не отрину,
Хоть порою пронзает испуг,
Что в углу моем сплел паутину
Разноцветную толстый паук.
* * *
Ноябрь к концу – и первая метель
Спиралью – в небо, по шоссе – метлою,
Какому в поле путнику постель
Она готовит с думою незлою?
А бедный путник, сквозь метель спеша,
Того не зная, плачет и плутает…
Зато заледенелая душа
Теперь в ладонях Господа оттает.
А мы с тобой при свете и тепле
Сидим в обнимку с серою судьбою,
И я шепчу: не кажется ль тебе,
Что путник-то счастливей нас с тобою?..
Ты вздрагиваешь: что ты говоришь,
Как можешь ты завидовать такому!..
И между нами все мертвее тишь,
Такая тишь, что хоть беги из дому
И окунайся в белую спираль,
И плачь, и возносись с молитвой к Богу…
Как многого на этом свете жаль,
Но ничего – отвыкнем понемногу…
* * *
Есенин совсем не хотел умирать,
Со смертью играя как будто бы в прятки,
Как будто бы это гаданье на святки;
Но мыслью о смерти умел умилять
Себя и других… Но и сельской душой,
И русскою плотью был крепок и ладен,
И даже с собою в серьезном разладе,
Себе самому был совсем не чужой.
Себя он любил, как любил он стократ
Пшеничное поле и синее небо,
И самовлюбленным он отроду не был,
Коням и собакам приятель и брат.
И пил он, и женщин любил на свету,
Слепящих лучей не пугаясь нимало,
И русское сердце его понимало,
И только ли русское… но в клевету
О самоубийстве поверили враз,
И Русь содрогнулась от края до края,
А он не хотел умирать, напоказ
Со смертью в стихах словно в карты играя.
САМАРА
© "Литературная газета", 2002
