МАКАРЬЕВ МОНАСТЫРЬ
Из цикла «Дорога на Валаам»

I
Серебряной воды литая ширь –
Нет цвета и скромней и благородней…
И вдруг возник Макарьев монастырь,
Стоит как на ладони на Господней.

Под цвет воды седые купола,
И словно из ракушечника стены…
Не Волга ли обитель создала
Из самой чистой, драгоценной пены?

Итак: взметнулись волны, высоки,
Из глубины реки, и на пределе,
По мановенью легкому Руки,
Приобретая форму, затвердели…

II
Но это – сказка, быль куда мрачней…
Мрачней ли? Невдали от волжской глади,
Среди лесов дремучих и камней
Макарий поселился Бога ради.

Сперва в норе ютился, яко зверь,
Вельми оброс, но плотию и духом
Окреп – и перед ним открылась Дверь
И твердь проник он зрением и слухом.

Шел гул в небесной тверди и земной,
Но многие он голоса расслышал,
И среди них нездешний, но родной,
Отчетливый и властный голос – свыше.

«О Господи! – Макарий возгласил
И ниц упал, - о Господи, помилуй!»
А с высоты: «Тебе отныне сил
Прибавится, владей небесной силой!»

И так вот день за днем, за годом год
Рос монастырь, и нет нужды, пожалуй,
Описывать, как братии невзгод
И радостей пришлось вкусить немало.

Размашисто сверкали топоры
И пели пилы то взахлеб, то строем.
Оправдывались Божии дары –
Храм вырастал широкоплеч и строен.

И расступился вековечный лес,
И блеск крестов стал виден издалека,
За этот-то святой и тонкий блеск
И зацепилось вражеское око.

А далее – в тесовые врата
Свирепые полночные удары,
И гром и треск, огни и теснота
От лошадей, и длинный вопль: «Та-та-а-ры!»

И на пороге кельи со свечой
Восстал Макарий: «Хан Казанский, ты ли?..»
И задышали смрадно, горячо
В лицо ему, схватили и скрутили.

И поясной поглаживая нож,
В Казани хан на пленника воззрился,
И мысль мелькнула: статен и пригож,
И предо мной, гляди-ка, не смутился.
Но грусть в очах… И может, сгоряча
Ногою топнул, извергая ругань,
По-басурмански страже закричал:
«Зачем спалили вы обитель друга!»

«Ведь ты мне друг!» - зубами заблестел, -
Хороший друг и золотой строитель,
Но земли на Итили – мой удел,
Поставь подальше новую обитель!»

Макарий этой дружбе был ли рад!
Ушел, сжимая кулаки до хруста…
Но истинно в народе говорят:
Святое место не бывает пусто.

Об этом – позже скажем, а пока
Макарий ставит монастырь на Унже.
Веселая и чистая река,
Хотя не Волга – глубока, но уже.

Но рыбы-то не мене в сей реке,
И стерлядью обильна, и белугой,
И значит, от нее невдалеке
Жить хорошо – вдоль леса да средь луга.

Молиться славно – небеса близки,
Когда к ним глас возносишь – и отворится
Вновь дверь во твердь, но уж седы виски,
И Бог призвал Макарья – чудотворца.

III
А монастырь на Волге? Двести лет
Святое место было в запустеньи,
Но падал на него особый Свет,
И вот, гляди, пришли, возводят стены.

И храм возводят, благо что Казань
Давно уже под дланью государя
Всея Руси, - и всколыхнули рань,
К заутрени торжественно ударя.

IV
И монастырь Макарьев процветал,
Здесь ярмарка гуляла что ни лето:
Он процветал, но все ли соблюдал
Тишайшего Макария заветы?

Всё боле здесь к духовному ко сну
Склонялись, ели-пили до отвала,
И денег в государеву казну
Отсюда ни гроша не поступало.

Луга, озера, пашни и леса,
И рыба в Волге, - все как божья милость…
Однажды содрогнулись Небеса –
И в купол храма молния вонзилась.

И то был Знак, предвестие конца,
И поначалу заскорбели в страхе
И самые замшелые сердца,
Но вскоре снова ожили монахи.

А трещина от молнии росла,
Но недосуг латать, да и накладно…
И как-то летом, некого числа,
Внутрь храма рухнул барабан громадный.

Он в пыль разнес резной иконостас,
И благо, храм был пуст, но еще пуще
От этого был страшен черный час,
Что возвестил о временах грядущих.

Монашество скудело на Руси,
Ветшала первородная основа,
Что сохраняла Божий Дух и Слово,
А Слово – сам Христос на небеси.

И вкрадчивый лжепросвещенья яд
Вползал и отравлял сердца и души,
И все пошло и вкось и невпопад,
Подтачивая Русь и тихо руша.

Что было дальше – стоит ли вещать,
Нашло на Русь кровавое веселье,
И каинова черная печать
Легла на лица, светлые доселе…

V
И вот во храме Троицы Святой
Вершим молебен в XXI веке,
И гулок храм, огромный и пустой,
А мы не все ль духовные калеки?

Возносит крест отец Вениамин,
И мы склоняем головы, и лики
Со стен взирают: есть ли хоть один
Средь нас Господень труженик великий?

Хоть полустерты фрески, но глаза
Святых такие пристально живые!
Они все помнят: как нашла гроза
На храм, как рухнул купол; клоним выи
Все ниже… Неужели правда – нет
Нам искупленья, Боже!.. Но так кстати
Из купола нисходит ясный свет,
Исполненный вечерней благодати!

И верится, что будет сей собор
Не просто восстановлен между делом,
Но оживет все духом и всем телом;
И искупится Божий приговор.

Да будет дух наш бодр, здорова плоть,
И да погоним торгашей из храма,
Ведь храм – есть Русь, она стыдится срама;
Погоним же – как завещал Господь!

Но надобно восстановить в душе
Нам прежде купол с молнией Господней.
Пусть это будет завтра, не сегодня.
Но и сегодня деется уже!


УГОЛЕК
Из цикла «Дорога на Валаам»

… А скала на Валааме
Из единого куска.
Вверх и вниз идти холмами
Средь озер и сосняка.

Средь еловых лап могучих,
Древность сеющих окрест, -
И блеснет, почти что в тучах,
Православный тонкий крест.

Вопрошал веселым свистом
Лес: мол, что, пришла нужда?
Да не праздным ли туристом
Ты пожаловал сюда!

Как ответить, чтобы срама
Избежать по мере сил?
…На неровных плитах храма
Я повредил.

Разболелся, все немило,
Все не этак и не так…
Вдруг как сверху осенило:
То небе небесный знак!

Ведь не где-нибудь, а в храме
Приобрел ты эту боль, -
На чудесном Валааме,
Потому терпеть изволь!

Я терпел на теплоходе
Средь металла и стекла,
Про себя молясь, и, вроде,
Боль смягчилась и прошла.

Но скажу, призвавши смелость
/И почти наверняка/:
В костных кущах загорелось
Что-то вроде уголька…

И когда встаю я ночью,
В тьме, задолго до утра, -
Уголек сквозит воочью
Из коленного нутра.

И тогда я снова в храме,
Где полы и плитняка.
… А скала на Валааме
Из единого куска.